Неточные совпадения
Когда дорога понеслась узким оврагом в
чащу огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам в обхват, вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда на вопрос: «Чей лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых ив и лоз, в виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами в разных местах одну и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом дорога на гору и пошла по ровной возвышенности с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя, с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы мужиков и крытые красными
крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не дурак ли я был доселе?
Она пробралась к развалившейся и полусгнившей беседке в лесу, который когда-то составлял
часть сада. Крыльцо отделилось от нее, ступени рассохлись, пол в ней осел, и некоторые доски провалились, а другие шевелились под ногами. Оставался только покривившийся набок стол, да две скамьи, когда-то зеленые, и уцелела еще
крыша, заросшая мхом.
Еще издали, сквозь
частую сетку дождя, заметил я избу с тесовой
крышей и двумя трубами, повыше других, по всей вероятности, жилище старосты, куда я и направил шаги свои, в надежде найти у него самовар, чай, сахар и не совершенно кислые сливки.
Иногда он прерывал работу, садился рядом со мною, и мы долго смотрели в окно, как сеет дождь на
крыши, на двор, заросший травою, как беднеют яблони, теряя лист. Говорил Хорошее Дело скупо, но всегда какими-то нужными словами;
чаще же, желая обратить на что-либо мое внимание, он тихонько толкал меня и показывал глазом, подмигивая.
Теперь он наблюдал колеблющееся световое пятно, которое ходило по корпусу вместе с Михалкой, — это весело горел пук лучины в руках Михалки. Вверху, под горбившеюся запыленною железною
крышей едва обозначались длинные железные связи и скрепления, точно в воздухе висела железная паутина. На вороте, который опускал над изложницами блестевшие от
частого употребления железные цепи, дремали доменные голуби, — в каждом корпусе были свои голуби, и рабочие их прикармливали.
Дым, крутившийся столбом, уходил в дыру на
крыше, но
часть его оставалась в избушке и страшно ела глаза.
В сенях уже кипит самовар, который раскрасневшись, как рак, раздувает Митька-форейтор; на дворе сыро и туманно, как будто пар подымается от пахучего навоза; солнышко веселым, ярким светом освещает восточную
часть неба, и соломенные
крыши просторных навесов, окружающих двор, глянцевиты от росы, покрывающей их.
Живут они в пятом этаже, под
крышами; собираются как можно
чаще, но преимущественно по средам, к Левиньке и Бориньке.
Стены почернели, красная краска на железной
крыше частью выгорела,
частью пестрила ее безобразными пятнами; крыльцо обвалилось, внутри дома — пол колебался, потолки
частью обрушились,
частью угрожали обрушением.
Приближалась весна, таял снег, обнажая грязь и копоть, скрытую в его глубине. С каждым днем грязь настойчивее лезла в глаза, вся слободка казалась одетой в лохмотья, неумытой. Днем капало с
крыш, устало и потно дымились серые стены домов, а к ночи везде смутно белели ледяные сосульки. Все
чаще на небе являлось солнце. И нерешительно, тихо начинали журчать ручьи, сбегая к болоту.
Берега Москвы-реки, Яузы и Неглинной покрыты были множеством деревянных домов с тесовыми или соломенными
крышами, большею
частью почерневшими от времени.
Месяца не было, но звезды ярко светили в черном небе, и в темноте видны были очертания
крыш саклей и больше других здание мечети с минаретом в верхней
части аула. От мечети доносился гул голосов.
На «Нырке» питались однообразно, как питаются вообще на небольших парусниках, которым за десять-двадцать дней плавания негде достать свежей провизии и негде хранить ее. Консервы, солонина, макароны, компот и кофе — больше есть было нечего, но все поглощалось огромными порциями. В знак душевного мира, а может быть, и различных надежд, какие
чаще бывают мухами, чем пчелами, Проктор налил всем по стакану рома. Солнце давно село. Нам светила керосиновая лампа, поставленная на
крыше кухни.
Побежали по деревенским улицам бурливые, коричневые, сверкающие ручейки, сердито пенясь вокруг встречных каменьев и быстро вертя щепки и гусиный пух; в огромных лужах воды отразилось голубое небо с плывущими по нему круглыми, точно крутящимися, белыми облаками; с
крыш посыпались
частые звонкие капли.
Туман
частью поднимался, открывая мокрые камышовые
крыши,
частью превращался в росу, увлажая дорогу и траву около заборов.
А дождь продолжал
частить, мерно осыпая железную
крышу дробившимися каплями; с потолка глухо бежала вода, хлюпая в старой деревянной кадочке.
В этой
части завода стоял деревянный господский дом с железной
крышей, в котором жили Пятовы, и несколько домиков «на городскую руку», выстроенных заводскими служащими.
Мы очутились на улице вдвоем с Неуважай-Корыто. Воздух был влажен и еще более неподвижен, нежели с вечера. Нева казалась окончательно погруженною в сон; городской шум стих, и лишь внезапный и быстро улетучивавшийся стук какого-нибудь запоздавшего экипажа напоминал, что город не совсем вымер. Солнце едва показывалось из-за домовых
крыш и разрисовывало причудливыми тенями лицо Неуважай-Корыто. Верхняя половина этого лица была ярко освещена, тогда как нижняя
часть утопала в тени.
Из окна чердака видна
часть села, овраг против нашей избы, в нем —
крыши бань, среди кустов. За оврагом — сады и черные поля; мягкими увалами они уходили к синему гребню леса, на горизонте. Верхом на коньке
крыши бани сидел синий мужик, держа в руке топор, а другую руку прислонил ко лбу, глядя на Волгу, вниз. Скрипела телега, надсадно мычала корова, шумели ручьи. Из ворот избы вышла старуха, вся в черном, и, оборотясь к воротам, сказала крепко...
Лунное сияние лежало всё еще на
крышах и белых стенах домов, хотя небольшие тучи стали
чаще переходить по небу.
Коротков понял, что позицию удержать нельзя. Разбежавшись, закрыв голову руками, он ударил ногами в третью стеклянную стену, за которой начиналась плоская асфальтированная кровля громады. Стена треснула и высыпалась. Коротков под бушующим огнем успел выкинуть на
крышу пять пирамид, и они разбежались по асфальту, как отрубленные головы. Вслед за ними выскочил Коротков, и очень вовремя, потому что пулемет взял ниже и вырезал всю нижнюю
часть рамы.
Погода эти дни была дурная, и большую
часть времени мы проводили в комнатах. Самые лучшие задушевные беседы происходили в углу между фортепьяно и окошком. На черном окне близко отражался огонь свеч, по глянцевитому стеклу изредка ударяли и текли капли. По
крыше стучало, в луже шлепала вода под желобом, из окна тянуло сыростью. И как-то еще светлее, теплее и радостнее казалось в нашем углу.
Но
чаще всего он вылезал под видом красного петуха на свою черную растрепанную
крышу и кричал оттуда «кука-реку!» Все знали, что его, разумеется, занимало не пение «ку-ка-реку», а он высматривал, не едет ли кто-нибудь такой, против кого стоило бы подучить лешего и кикимору поднять хорошую бурю и затормошить его до смерти.
Часть забора развалилась и открывает свободный вход в густой сад, за деревьями которого видна
крыша дома купца Епишкина.
В половодье этот дом из года в год подмывала вода, но он, весь от
крыши до основания покрытый зеленой коркой плесени, несокрушимо стоял, огражденный лужами от
частых визитов полиции, — стоял и, хотя у него не было
крыши, давал кров разным темным и бесприютным людям.
По
крыше барабанили тяжёлые, крупные капли, сначала редко, потом всё
чаще, наконец с каким-то воющим гулом.
Остальную
часть двора занимали барский сад и палисадник с выглядывавшими из-за них бельведерами и
крышами флигелей.
Обыкновенно с нашей
крыши можно было видеть всю небольшую равнину, и замыкавшие ее горы, и огни слободских юрт, в которых жили давно объякутившиеся потомки русских поселенцев и
частью ссыльные татары.
Над среднею
частью дома выступал мезонин, как во всех дачах, с очень высокою и острою
крышею, напоминавшей опрокинутый дровяной топор, и с резным шпилем, на который в праздники вывешивали красный флаг для удовольствия больных.
От непрерывного шума дождя по железной
крыше, от сумрака и отсутствия развлечений больные беспокоились,
чаще страдали припадками и постоянно на что-нибудь жаловались.
Вся Москва, весь этот огромный, пестрый гигант, распростертый на сорок верст, блестящий своею чешуею, вся эта необъятная, узорчатая друза кристаллов, неправильно осевшихся. Я всматривался в каждую
часть города, в каждой груде камней находил знакомого, приятеля, которого давно не видал… Вот Кремль, вот Воспитательный дом, вот
крыша театра, вот такая-то церковь…
Рысью пронеслась по дороге батарея, за нею пошли и мы. Солнце садилось; все зарумянилось. Мы спустились в лощину, где тек маленький ручеек. Десяток гигантских черных тополей будто бы
крышей закрывал место, где мы снова остановились. Лазаретные повозки расположились в несколько рядов. Доктора, фельдшера и санитары суетились и приготовлялись к перевязке. Пушечные выстрелы гремели невдалеке; удары становились все
чаще и
чаще.
Наше, сударь, доложу вам, мастерство такое, что и конца ему нет:
крыши, да заборы, да стены красить — особ статья; а, например, полы под паркет выводить или там дверь и косяки под слоновую кость отделать, — это выходит вторая статья; экипажная
часть тоже по себе, мебельное дело другого требует, а комнатная живопись настоящая опять другое, а названье у всех одно: маляр, да и баста, а кто дело разберет, так маляр маляру рознь — кто до чего дошел.
В городах запрещено употреблять скалу на
крыши в предупреждение пожаров, но по деревням она до сих пор в большом употреблении.], утверждались на застрехах и по большей
части бывали с «полицами», то есть с небольшими переломами в виде полок для предупреждения сильного тока дождевой воды.
Я не осмеливалась спросить, как он пробрался сюда, оставшись незамеченным Николаем и Мариам, которая, впрочем, почему-то не выходила в последние ночи на
крышу. Я еле успевала за моим избавителем, минуя одну за другой темные, как могилы, комнаты замка. Вот мы почти у цели: еще один небольшой коридорчик — и мы окажемся в столовой замка, а там останется пройти самую незначительную и наименее опасную
часть пути.
— Эх, какую вдруг погодушку надуло, — молвил Марко Данилыч, прислушиваясь, как
частый крупный дождик стучал в стекла, а от порывистого ветра тряслись оконницы, свистело и визжало по железным
крышам и заунывно гудело в трубе.
— Нет, я поеду, — сказала больная, подняла глаза к небу, сложила руки и стала шептать несвязные слова. — Боже мой! за что же? — говорила она, и слезы лились сильнее. Она долго и горячо молилась, но в груди так же было больно и тесно, в небе, в полях и по дороге было так же серо и пасмурно, и та же осенняя мгла, ни
чаще, ни реже, а все так же сыпалась на грязь дороги, на
крыши, на карету и на тулупы ямщиков, которые, переговариваясь сильными, веселыми голосами, мазали и закладывали карету.
Была весна, солнце садилось, в лиловатой мгле краснели внизу черепичатые
крыши городских домов, из
чащи кустов тянуло ласковой прохладой.
Сосны, которые громоздились на отвесной горе одна над другой и склонялись к
крыше гостиного корпуса, глядели во двор, как в глубокую яму, и удивленно прислушивались; в их темной
чаще, не умолкая, кричали кукушки и соловьи… Глядя на сумятицу, прислушиваясь к шуму, казалось, что в этой живой каше никто никого не понимает, все чего-то ищут и не находят и что этой массе телег, кибиток и людей едва ли удастся когда-нибудь разъехаться.
Все
чаще и
чаще становился грохот колодок и роликов о железные настилы столов, — как будто стальные мячики редким, начинающимся летним дождем били по железной
крыше.
В 1746 году императрица приказала поставить на
крыше дворца два купола: один с крестом на Невской перспективе, где будет церковь, и для симметрии, на другой противоположной
части дворца, на куполе утвердить звезду. Железный крест, четырехаршинной величины, был сделан на сестрорецких заводах. На золочение креста пошло один фунт шестьдесят восемь золотников червонного золота, или двести два иностранных червонца.
«Вдруг из княжон в цыганки! Каково так упасть?» — повторяет про себя Мариула и просит вновь своего товарища, слугу и друга помочь ее горю. Только ему одному поверила она
частью свою тайну: душа его для тайны Мариулы, как
крыша гробовая — раз заколоченная, не открывается ни для кого.
И опять словно тяжелая крышка захлопнулась над головой околоточного. Стало душно и нехорошо, и хотелось не то плакать, не то ругаться, не то просить о чем-то. Совсем недалеко, где-то за белыми
крышами, посыпались
частые выстрелы. Дружинники остановились и беспокойно оглянулись.
Одна
часть солдат разбрелись, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая
часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари, и задавая корм лошадям; третья
часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с
крыш для костров и плетни для защиты.
И уже долго он был волной, и уже разгадал все таинственные смыслы жизни, когда зашумел
частый дождь по
крыше и тихим плеском окропил грудь, поцеловал сомкнутые уста, приник тепло к глазам и принес кроткое забвение.
К половине октября был отстроен новый дом, но совсем отделать и покрыть
крышею успели только половину; другая половина без стропил и наката, с пустыми незарамленными окнами, прицеплялась к жилой
части, как скелет к живому человеку, и по ночам казалась покинутою и страшною.